Выдающийся писатель, в начале своей литературной деятельности известный под псевдонимом М. Стебницкий. Родился 4 февраля 1831 г., умер 21 февраля 1895 г. Отец его, сын священника, по службе своей дворянским заседателем орловской палаты уголовного суда получил дворянство. Мать принадлежала к дворянскому роду. Вырос в богатом доме одного из своих дядей с материнской стороны; учился в орловской гимназии, но смерть отца и страшные орловские пожары 40-х годов, во время которых погибло все небольшое достояние Лескова, не дали ему возможности кончить курс; 17 лет от роду он поступил канцелярским служителем в орловскую уголовную палату. Перейдя на службу в киевскую казенную палату, он чтением пополнял недостатки своего образования. В качестве секретаря рекрутского присутствия он часто уезжал в уезды, и это положило основание тому знанию народного быта, которое ставит его, вместе с Мельниковым-Печерским, во главе наших писателей-этнографов. В 1857 г. перешел на частную службу к своему родственнику Шкотту, управлявшему имениями Нарышкина и графа Перовского. По их делам Лесков постоянно совершал поездки, давшие ему огромный запас наблюдений, образов, типов, метких слов и оборотов. Поместив в 1860 г. несколько бойких статеек в "Современной Медицине", "Экономическом Указателе", "Санкт-Петербургских Ведомостях", Лесков переселяется в Петербург (1861) и всецело отдается литературе. Ближайшими друзьями его были в то время два пламенных политических агитатора - журналист Артур Бенни и умерший в Петропавловской крепости чиновник Ничипоренко. Лесков примкнул к преобразованной "Северной Пчеле", которою в то время заведовал кружок Артура Бенни, и начал приобретать известность в качестве горячего поборника прогресса. Летом 1862 г. произошли петербургские пожары, вызвавшие страшное возбуждение в народе. Пронеслись слухи, что виновники пожаров - студенты. Лесков написал в "Северной Пчеле" статью, в которой требовал, чтобы полиция или официально представила доказательства того, что поджигают студенты, или официально же опровергла нелепые слухи. Самую статью мало кто прочитал, но быстро распространилась молва, что Лесков связывает петербургские пожары с революционными стремлениями студентов. Напрасно Лесков и устно, и печатно боролся с совершенно неверным толкованием своей статьи: легенда создалась прочно, и имя Лескова стало предметом оскорбительных подозрений. Эта незаслуженная обида произвела потрясающее впечатление на Лескова и заставила его круто повернуть в другую сторону; определенность направления, как он и сам неоднократно заявлял, никогда не принадлежала к числу свойств его скептической натуры. Уехав за границу, он замыслил роман, в котором движение 60-х годов в значительной его части должно было отразиться не с выгодной стороны. В январе 1864 г. в "Библиотеке для Чтения" появилось начало этого романа: "Некуда", создавшего автору большую, но далеко нелестную известность. Лесков был провозглашен злейшим из реакционеров; в романе усмотрели уже не просто нападение на новые идеи, а прямо донос. Писарев поставил относительно Лескова такие вопросы: "найдется ли теперь в России, кроме "Русского Вестника", хоть один журнал, который осмелился бы напечатать на своих страницах что-нибудь выходящее из-под пера Стебницкого и подписанное его фамилией? Найдется ли в России хоть один честный писатель, который будет настолько неосторожен и равнодушен к своей репутации, что согласится работать в журнале, украшающем себя повестями и романами Стебницкого?" В этом отношении к роману было много несправедливого. Действительная вина Лескова заключалась лишь в том, что в третьей части "Некуда" он, поддавшись озлоблению против крайних кружков, игравших наиболее деятельную роль в его истории с петербургскими пожарами, выставил в извращенном виде скромную попытку В.А. Слепцова устроить общую квартиру нескольких литературных тружеников и тружениц. Квартиру в шутку прозвали "знаменскою коммуною", а Лесков сделал из нее какой-то фаланстер, при чем некоторые из выведенных им на сцену "социалистов", под знаменем проповеди женской самостоятельности, проделывают разные гнусности с неопытными девушками. Слепцов, под именем Белоярцева, был изображен так прозрачно, что не узнать его и некоторых других не было никакой возможности. Тем не менее, теперь, при сравнении "Некуда" с позднейшими противонигилистическими романами как самого Лескова, так и других писателей, трудно понять размеры негодования, вызванного им. "Некуда" - произведение не исключительно "ретроградное". Один из главных героев - Райнер, - открыто называющийся себя социалистом, ведущий политическую агитацию и погибающий в качестве начальника польского повстанского отряда, не только не подвергается авторскому порицанию, но окружен ореолом благородства. В его лице изображен Бенни. Тем же ореолом "истинного" стремления к новым основам жизни, в отличие от напускного демократизма Белоярцевых и К°, окружена и героиня романа - Лиза Бахарева. В лице другого излюбленного героя своего, доктора Розанова, Лесков выводит нечто в роде либерального здравомысла, ненавидящего крайности, но стоящего за все, что есть хорошего в новых требованиях, до гражданского брака включительно. Наконец, общим смыслом и заглавием романа автор выразил мысль очень пессимистическую и мало благоприятную движению 60-х годов, но, вместе с тем, и вполне отрицательную по отношению к старому строю жизни: и старое, и новое негодно, люди вроде Райнера и Лизы Бахаревой должны погибнуть, им деваться некуда. Неумолимо-суровый и в значительной степени несправедливый приговор, произнесенный над Лесковым за его попытку отнестись отрицательно к некоторым сторонам движения 60-х годов, вызвал в нем полное ожесточение и окончательно лишил его художественного спокойствия. То, что он теперь стал писать про "нигилистов" и про "космическое время на Руси", гораздо более вредило его собственной репутации как художника, чем тем, против которых он неистовствовал. Своего апогея этот антихудожественный шарж достиг в огромном романе: "На ножах", самом обширном и самом плохом произведении Лесков, написанном в бульварно-мелодраматическом стиле, с невероятнейшею интригою. Впоследствии сам Лесков, всегда готовый говорить о "Некуда", избегал разговора о "На ножах", где представителями "нигилистического" движения являются: поджигатель Кишенский, соединяющий в своем лице радикального журналиста, ростовщика и шпиона; убийца, грабитель и отравитель Гордонов, между делом соблазняющий девушек; убийца и вор Висленьев, расслабленный маньяк, пишущий в радикальных изданиях. Около этих главных персонажей группируется ряд второстепенных деятелей и деятельниц "нигилизма", невежественных и наглых, промышляющих распутством, доносами и шантажом. "На ножах" ("Русский Вестник", 1870 - 71) - своего рода кризис, которым завершилось у Лескова сведение счетов с движением 60-х годов. В "старгородской хронике", из быта духовенства: "Соборяне" (1872), нигилисты все еще фигурируют в крайне непривлекательном виде, но, все же не в таком ужасном, как в "На ножах"; затем нигилисты исчезают из произведений Лескова. Наступает вторая, лучшая половина деятельности Лескова, почти свободная от злобы дня. Крупный успех, выпавший на долю "Соборян", влил успокоение в душу писателя и раскрыл ему глаза на настоящее его призвание - уменье находить яркую колоритность в сфере самых серых, на первый взгляд, положений и слоев русского быта. Один за другим появляются превосходные рассказы: "Запечатленный ангел" (1873), "Очарованный странник" (1873), "На краю света" (1876), "Не смертельный голован" (1880), составившие в "Собрании сочинений" Лескова особый том (II), под общим заглавием: "Праведники". Отношение к имени Лескова в конце 70-х годов настолько изменилось, что "либеральная" газета "Новости" напечатала его "Мелочи архиерейской жизни" (1878), имевшие шумный успех, но возбудившие крайнее неудовольствие в среде духовенства. С начала 80-х годов Лесков совершенно оставляет "Русский Вестник" и больше всего пишет в нейтральном "Историческом Вестнике", со средины 80-х годов становится усердным сотрудником "Русской Мысли" и "Недели", а в 90-х годах появляется на страницах "Вестника Европы", с рассказом "Полуночники", высмеивающим узкоклерикальное святошество. Соответственно такому примирению с "либералами" существенно изменилось отношение Лескова к "консерваторам", и это даже отразилось на служебной его карьере. В 1874 г. он был назначен членом учебного отдела ученого комитета министерства народного просвещения. В 1877 г. покойная императрица Мария Александровна, прочитав "Соборян", отозвалась о них с большою похвалою в разговоре с графом П.А. Валуевым, тогда министром государственных имуществ; в тот же самый день Валуев назначил Лескова членом учебного отдела своего министерства. На этом служебные успехи Лескова и закончились. В 1880 г. Лесков был вынужден оставить министерство государственных имуществ, а в 1883 г. он был уволен без прошения из министерства народного просвещения. Лесков с радостью принял отставку, видя в ней подтверждение своей независимости. Это было ему особенно дорого потому, что он, отчасти под влиянием Льва Толстого, почти исключительно отдался интересам и вопросам религиозно-нравственным, около которых в сущности ходил всю жизнь. Он и "людей древнего благочестия" изображал, и "великосветскому расколу" 70-х годов, с лордом Редстоком во главе, посвятил ряд статей и рассказов, а в "Соборянах" дал самое замечат ельное в русской литературе изображение горя и радостей русского духовенства. Но это была разработка бытовая, отчасти идеализирующая ("Соборяне"), отчасти лукавая и насмешливая ("Мелочи из архиерейской жизни"). В 80-х годах Лесков оставляет духовный быт и пишет повести из эпохи первых веков христианства. Часть этих работ - переложения "Пролога" - совсем не увидела света; появились в печати "Скоморох Памфалон", "Аскалонский злодей", "Гора" и другие. Написанные в стиле легенд Флобера, эти рассказы блещут реализмом, столь необычным у нас в произведениях такого рода; но в них нет простой, бесхитростной веры, чувствуется какая-то недоговоренность, какой-то внутренний скептицизм. Трезвый ум, чуждый мистицизма и экстаза, никогда не давал Лескову увлечься всецело. Сообразно с этим двойственно было и литературное положение Лескова в последние 12 - 15 лет его жизни. Старые друзья относились к нему недоверчиво, новые - с осторожностью. Несмотря на крупное имя, он был одинок, не составлял литературного центра. Критика мало им занималась. Это не помешало, однако, крупному успеху полного собрания его сочинений. Дарование Лескова очень велико, подходя некоторыми своими сторонами к Островскому, Писемскому и Достоевскому. Больше всего поражает в Лескове то, что Тургенев назвал "выдумкою". Ни у одного русского писателя нет такого неисчерпаемого богатства фабул. У Лескова есть повести, занимающие всего 5 - 6 листов, но сюжетом которых можно было бы наполнить многие тома. Таков в особенности "Очарованный странник", где на каждом шагу новое интересное положение и новые краски. За исключением больших романов ("Некуда" и "На ножах"), наименее удачных в художественном отношении, Лесков писал замечательно сжато, почти совершенно устраняя всякого рода балласт. Колоритный и оригинальный язык Лескова не свободен от искусственности. Главный недостаток Лескова - отсутствие чувства меры; во многих произведениях он является не столько серьезным художником, сколько занимательным анекдотистом. Из статей, вызванных его смертью, наиболее ценны воспоминания А. Фаресова (собраны в книге "Против течения. Н.С. Лесков", СПб., 1904). Более крупные критические статьи о Лескове. - М.А. Протопопова, "Больной талант" ("Критические очерки"), А.М. Скабичевского (соч. I). А. Волынский, в его книге "Царство Карамазовых" (1901). Другие статьи указаны у Венгерова, "Источники", том IV; Владиславлев, "Русские писатели". Библиографический перечень произведений Лескова дал в особой брошюре П.В. Быков (СПб., 1889). Произведения Лескова много раз выходили отдельными изданиями; полное собрание его сочинений издано автором в 10 томах, в 1889 - 1895 годах, 2-е издание Маркса, с предисловием Р.И. Сементковского, вышло в 1897 г.