Через базарную  площадь идет полицейский  надзиратель Очумелов  в новой
шинели  и с узелком в руке. За ним шагает рыжий городовой с решетом, доверху
наполненным  конфискованным  крыжовником.  Кругом  тишина...  На  площади ни
души... Открытые двери лавок  и кабаков глядят  на  свет  божий  уныло,  как
голодные пасти; около них нет даже нищих.
     - Так  ты  кусаться, окаянный?  -  слышит вдруг  Очумелов. - Ребята, не
пущай ее! Нынче не велено кусаться! Держи! А... а!
     Слышен собачий визг.  Очумелов глядит в сторону и  видит: из  дровяного
склада  купца Пичугина, прыгая на трех ногах и оглядываясь, бежит собака. За
ней гонится человек в ситцевой накрахмаленной рубахе и расстегнутой жилетке.
Он бежит за ней  и, подавшись туловищем  вперед, падает  на землю  и хватает
собаку за задние лапы. Слышен  вторично собачий визг и крик: "Не пущай!"  Из
лавок высовываются сонные физиономии, и скоро около дровяного склада, словно
из земли выросши, собирается толпа.
     - Никак беспорядок, ваше благородие!.. - говорит городовой.
     Очумелов делает полуоборот налево и шагает к сборищу. Около самых ворот
склада,  видит  он,  стоит вышеписанный  человек  в  расстегнутой жилетке и,
подняв  вверх  правую   руку,  показывает  толпе  окровавленный   палец.  На
полупьяном  лице  его  как бы написано: "Ужо я  сорву с тебя, шельма!", да и
самый палец  имеет  вид знамения  победы. В этом  человеке  Очумелов  узнает
золотых дел  мастера  Хрюкина. В  центре толпы, растопырив передние  ноги  и
дрожа всем телом, сидит на земле сам  виновник скандала - белый борзой щенок
с острой мордой и  желтым пятном на спине. В слезящихся глазах его выражение
тоски и ужаса.
     - По какому это случаю  тут? - спрашивает Очумелов, врезываясь в толпу.
- Почему тут? Это ты зачем палец?.. Кто кричал!
     - Иду я, ваше благородие, никого не трогаю... - начинает Хрюкин, кашляя
в кулак. - Насчет дров с Митрий Митричем, -  и вдруг эта подлая ни с того ни
с сего за палец... Вы меня извините, я человек, который работающий... Работа
у меня мелкая. Пущай мне заплатят, потому - я этим пальцем, может, неделю не
пошевельну...  Этого,  ваше  благородие, и  в  законе  нет,  чтоб  от  твари
терпеть... Ежели каждый будет кусаться, то лучше и не жить на свете...
     - Гм!.. Хорошо... - говорит Очумелов строго, кашляя и шевеля бровями. -
Хорошо...  Чья собака?  Я  этого так  не  оставлю. Я покажу  вам, как  собак
распускать!  Пора   обратить  внимание  на  подобных   господ,  не  желающих
подчиняться  постановлениям! Как  оштрафую  его, мерзавца,  так  он узнает у
меня,  что  значит  собака  и  прочий бродячий скот! Я ему  покажу  кузькину
мать!..  Елдырин, - обращается  надзиратель к городовому,  - узнай,  чья это
собака,  и  составляй  протокол!  А  собаку  истребить надо. Не  медля!  Она
наверное бешеная... Чья это собака, спрашиваю?
     - Это, кажись, генерала Жигалова! - говорит кто-то из толпы.
     - Генерала Жигалова?  Гм!.. Сними-ка,  Елдырин, с  меня пальто... Ужас,
как жарко!  Должно полагать, перед дождем... Одного только я не понимаю: как
она могла  тебя  укусить?  -  обращается Очумелов  к  Хрюкину.  -  Нешто она
достанет до пальца? Она маленькая, а ты ведь вон какой здоровила! Ты, должно
быть, расковырял палец гвоздиком, а потом и  пришла в твою голову идея, чтоб
сорвать. Ты ведь... известный народ! Знаю вас, чертей!
     - Он, ваше благородие,  цигаркой  ей в харю для смеха, а она - не  будь
дура, и тяпни... Вздорный человек, ваше благородие!
     - Врешь, кривой!  Не видал, так, стало быть, зачем врать? Их благородие
умный  господин и  понимают,  ежели кто врет,  а кто по  совести, как  перед
богом...  А  ежели  я  вру,  так  пущай мировой  рассудит. У  него в  законе
сказано... Нынче  все  равны... У меня у самого брат  в  жандармах...  ежели
хотите знать...
     - Не рассуждать!
     - Нет, это не генеральская... - глубокомысленно замечает городовой. - У
генерала таких нет. У него все больше лягавые...
     - Ты это верно знаешь?
     - Верно, ваше благородие...
     - Я и сам  знаю. У  генерала собаки дорогие,  породистые, а  эта - черт
знает что! Ни шерсти,  ни вида...  подлость  одна только... И  этакую собаку
держать?! Где же  у  вас ум? Попадись этакая собака в Петербурге или Москве,
то знаете,  что  было бы? Там не посмотрели бы  в закон, а моментально -  не
дыши!  Ты, Хрюкин, пострадал и дела этого так не оставляй... Нужно проучить!
Пора...
     - А может  быть, и генеральская... - думает вслух городовой. - На морде
у ней не написано... Намедни во дворе у него такую видели.
     - Вестимо, генеральская! - говорит голос из толпы.
     -  Гм!.. Надень-ка,  брат  Елдырин,  на меня  пальто...  Что-то  ветром
подуло... Знобит... Ты отведешь ее к генералу и спросишь там. Скажешь, что я
нашел и  прислал... И  скажи, чтобы ее  не выпускали на  улицу... Она, может
быть,  дорогая, а  ежели каждый  свинья будет ей в нос  сигаркой  тыкать, то
долго  ли  испортить.  Собака- нежная  тварь... А ты, болван,  опусти  руку!
Нечего свой дурацкий палец выставлять! Сам виноват!..
     - Повар генеральский идет, его  спросим...  Эй, Прохор! Поди-ка, милый,
сюда! Погляди на собаку... Ваша?
     - Выдумал! Этаких у нас отродясь не бывало!
     - И спрашивать  тут долго нечего, - говорит  Очумелов. - Она  бродячая!
Нечего тут долго разговаривать... Ежели сказал, что бродячая, стало быть,  и
бродячая... Истребить, вот и все.
     -  Это  не  наша,  - продолжал  Прохор.  -  Это генералова  брата,  что
намеднись приехал. Наш не охотник до борзых. Брат ихний охоч...
     -  Да  разве  братец  ихний  приехали?  Владимир  Иваныч? -  спрашивает
Очумелов, и все лицо его заливается улыбкой умиления. - Ишь ты, господа! А я
и не знал! Погостить приехали?
     - В гости...
     -  Ишь ты, господи... Соскучились по братце... А я ведь и не  знал! Так
это  ихняя  собачка?  Очень рад...  Возьми  ее...  Собачонка ничего  себе...
Шустрая такая... Цап этого  за палец! Ха-ха-ха... Ну,  чего  дрожишь? Ррр...
Рр... Сердится, шельма... цуцык этакий...
     Прохор зовет собаку и  идет с  ней от дровяного склада... Толпа хохочет
над Хрюкиным.
     - Я еще  доберусь  до тебя!  - грозит  ему  Очумелов и,  запахиваясь  в
шинель, продолжает свой путь по базарной площади.